Scroll Top

Посеешь ветер – пожнешь бурю

Солнце медленно опускалось к темно-красному горизонту, зажигая все вокруг багровым заревом.  Ничто негде не шелохнется, ни листик, ни сухая травинка.  Все как будто бы замерло от удушливой жары.

Михей Зарыныч сидел на крыльце свежевыкрашенного дома в новом кресле-качалке и отрешенно смотрел вдаль заходящему солнцу.  На душе у него было холодно и пусто, несмотря на то что природа изнывала от горячей погоды.  Вот уже два года прошло как умерла его жена, а его, одинокого старика поместили в дом, где очень хорошо ухаживают за старыми людьми.

Уж очень хорошо!  Его комната всегда была чисто убрана и проветрена, на столе есть всегда достаток пищи, а времени для отдыха – с избытком!  Что же еще надо одинокому старику?  Казалось бы у него есть все!  Неправда ли?

Михей Зарыныч тяжело вздохнул…  У него действительно всего было с избытком, включая также предостаточно сердечной тоски и боли.  А в душе дыра, огромной тяжести дыра одиночества.

—  Где же, где же мои дети? – горячая слеза катилась по  испещренному глубокими морщинами лицу, — Почему же, почему они забыли, оставили меня, старого?

—  Папа, — припомнился ему последний разговор с его дочерью, — тебе там будет очень хорошо!

Очень хорошо?

Ему было хорошо тогда, когда он на своих руках с радостью и трепетом держал своих малюсеньких новорожденных крошек, беспомощных, с розовыми щечками, с курносым носиком!  Маленьких, нуждающихся в его помощи!  И он, отец, строил великолепные планы об их будущем, он лелеял мечты о том времени когда они вырастут и будут ему поддержкой, помощью, защитой.

Ему было очень хорошо когда он брал их за руку и вел дорогами их розового детства, дорогами взросления.  Он гордился тем, как быстро они подрастали, он трепетно ловил их каждое слово, он наслаждался  их улыбками.  И продолжал грезить о том времени когда они вырастут, когда твердо станут на ноги.  Ох, как ему будет легко тогда!

Ему было безмерно хорошо тогда, когда они выросли, закончили школу и пошли работать.  С какой гордостью он смотрел на своих сыновей-орлов и красавицу-дочку.  Разве были в мире дети лучше чем его, разве можно было сравнить их с другими?   Нет!  Он наслаждался их общением, он радовался их успехами, он был готов прийти им на помощь в любое время.  Они были его дети, его кровиночка, его жизнь!

А время шло…

Вот уже и о женитьбе-замужестве заговорили, планы посыпались, мечты о свадьбах, машинах, домах!  И хоть Михею Зарынычу было нелегко, но так хорошо!  Его дети – его заботы…  Ну, как же им не помочь, он был готов на все, в ущерб себе, только бы для блага детей!  Все для них, ему-то, одному, сколько надо?

Ему даже припомнилось, как однажды в церкви один молодой отец, по его мнению, не до конца понимающий проблемы между молодыми и старыми, сказал,

—  Вы, молодые, долго не проживете! Ведь вы совсем не уважаете своих родителей, старших людей. А Библия же говорит, что кто хочет быть долголетним – должен почитать отца своего и мать свою.

Ох, как тогда Михей Зарыныч возмутился, дескать, может другие дети не уважают своих родителей, но его?  О, нет!  Его дети добрые, заботливые, предусмотрительные!  Они постоянно ему звонят, постоянно интересуются как у него дела и как здоровье. О, нет! Его дети прекрасные!

А еще с этими новыми технологиями, с новыми изобретениями, то и вообще все стало полегче.  Дети телефон купили, да такой, что везде можно с собой прихватить.  Хотя им пришлось долго обучать старика как им пользоваться, но все старания пошли на пользу. Он на улице – может говорить с детьми, в автобусе – без проблемы, даже если в кровати или маленько приболел – и тогда все возможно!  Все можно рассказать, даже с кровати не вставая!

Нет, это уж правда, его дети заботливые, они посещают его, звонят.  Чьи-то дети могут быть грубыми, забывать звонить или приходить в гости к своим родителям.  Но его?  Нет, у него все хорошие!

Михей Зарыныч горько вздохнул…

Это все было в прошлом!  Он отрешенно всматривался в потемневший закат, откуда поднимался легкий ветер, и взмахнул одинокую слезу.  Что же случилось?  Почему он забытый, оставленный своими детьми?  Своими хорошими детьми? Его сердце сжалось от боли и рана одиночества заныла, закровоточила.  Как, как он сможет так дальше жить?  Его сердце рыдало, его душа болела!

А тут ему еще припомнилось как его сын вроде бы с любовью сказал ему,

Папа, ну мы же с Милочкой отдельная семья.  Да, ты меня воспитал, но теперь уже все позади, теперь мы уже взрослые!

Может быть это и было сказано с любовью, но Михею Зарынычу было так больно, так тоскливо! Ах, конечно же, они отдельная семья, но он никогда и не претендовал быть их частью, старался никогда не вмешиваться, только молитвы увеличились, теперь же их стало двое.  И от них ему только нужно было знать, что они его любят, что звонят, что заходят.  Они же,  так и остались его детьми, хотя и взрослыми, но так же любимыми, он за них постоянно молится и просит у Бога для них благословения.

Даже сейчас когда прошел уже целый месяц как никто ему не звонил, он продолжает о них молиться.  И до боли напрягая слух, выжидает когда же зазвонит его телефон.  Он продолжает его заряжать каждый вечер, в надежде что дети позвонят, он продолжает носить его везде с собой, в надежде что он наконец издаст звук.  А телефон молчит, а душа кричит!  От боли, от одиночества, от тоски! Оставили… забыли…

—  Посеешь ветер – пожнешь бурю! – как ударами молота отчеканились в его исстрадавшемся и растревоженном долгой разлукой и ожиданием сознании слова.

Нет, он не хотел бури в жизнь своих детей!  Нет!  Он хотел им добра, счастья, тишины и покоя! Пусть лучше в его жизни дуют сильные, знойные и холодные ветры, пусть слезы разлуки и одиночества жестоко сверлят безмерную рану в его сердце!  Пусть его душа плачет и рыдает от одиночества! Своим же детям — он желал только добра!

А закат мрачнел…

Слезы беззвучно катились по старческому лицу, сердце рыдало, разрывалось от боли.  Как можно унять такую душераздирающую тоску, чем залечить глубокую рану?

—  Сыночек Петенька!  Сыночек Витенька! – шептал пересохшими губами Михей Зарыныч, — Доченька моя дорогая!  Я так хочу вас слышать, я так хочу вас видеть.  Дети мои, где вы?

Тихо скрипнула дверь и бедняга быстро вытер бегущие по его лицу слезы.  Вышла молодая женщина, работница дома и заботливо спросила,

—  Вы ужинать будете, Михей Зарыныч?

—  О нет, нет, — еле слышно ответил он.

—  Вы же не обедали сегодня, — не сдавалась женщина, — вас может что-то болит?

Михей Зарыныч глубоко вздохнул и, положивши руку на грудь, сказал,

—  Душа…

Он сделал паузу, как будто бы вбирая глоток воздуха, как будто бы набираясь сил, и через короткое мгновение добавил,

—  Душа у меня болит, – и протяжно застонал.

А небо еще сильнее побагровело, и ветер усилился!  А ветер одиночества разрывал на мелкие кусочки исстрадавшееся сердце Михея Зарыныча, а ветер разлуки немилосердно теребил изнемогшую от ожидания душу Михея Зарыныча.  Женщина пододвинула свободный стул и, положивши свою ладонь на скрещенные на коленях сморщенные дрожащие руки старика, заботливо погладила их.

—  Что бы вы хотели? – участливо спросила она.

Он глянул на ее руку и представил рядом с собой свою дочь.  Вот что бы он хотел, вот что ему надо!  Общения, просто общения со своими детьми…  Чтобы вот так почувствовать их рядом, его детей, кого он взрастил, о ком заботился, за кого до сих пор молится.  Они, они ему нужны!  Он хотел, чтоб они приехали или хотя бы позвонили, чтоб хоть слово сказали!  Не важно, что у них отдельные семьи, это даже лучше, детей прибавилось.  Конечно, конечно!  Теперь у него три сына и три дочки!

Но где они?  Где?  Почему он одиноко сидит здесь рядом с чужой дочкой?  Ведь его дети были заботливыми тоже, были внимательными тоже!  Что же случилось?  Ведь они же не черствые, их сердца не огрубели!  Что же, что же произошло?  Михей Зарыныч опустил голову и горячая крупная слеза упала на руку сидящей рядом молодой женщине.

Она не отдернула ее, и упавшая слеза дрожащей капелькой продолжала лежать на руке.  Вот если бы та горячая слеза могла бы достигнуть сердец его детей!  Такая горькая, дрожащая и чистая слеза!

—  О, дети, дети!  Не заставляйте плакать старика! – безмолвно кричала его душа.

О, дети, опомнитесь, остановитесь!

Не сейте ветер разлуки, не раздувайте порывы жестокости, не причиняйте боли своим родителям!

Чтобы вам не пожать бури!